Сайт "МОСКОВСКИЕ ПИСАТЕЛИ - THE MOSCOW WRITERS". Http://www.moscowwriters.ru

Журнал Поэзия. 3-2001. Русь пьющая.

Владимир Гусев

ВЕЧЕР

- Архитекторы!?!? - Не поэты же.

- Ну и чем вы там занимаетесь по вечерам? Ты вот говоришь, что любишь меня; ты уверяешь, что теперь не ходишь к другим женщинам; я даже и верю, ибо вы вечно ТАМ, и про ваши посиделки все знают, но никто ничего не может казать, чем же вы заняты. Ну и чем?
- Ну как бы это...
- Так чем же?

* * *

Корабль плыл по Байкалу. На верхней палубе было почти пусто, несколько человек, облокотясь на холодные трубы перил, скучно любовались желтоватыми курганоподобными сопками и долинами между ними - распадками. Лиственницы желтеют... потом порыжеют. Байкал тихо гнал свои, как почти всегда, небольшие свинцово-синие волны, таящие за собой эту сверхъестественную глубину.
Снизу слышались некие победные клики.
Вдруг трапы задребезжали, и наверх выкатилась ватага путешественников, возглавляемая лихим плотным человеком с маленькой головой и остреньким взглядом.
Всё заполнилось шумами, атмосфера сменилась.
- Стойте! стойте! - кричал тот. - Стойте! Тихо... Батюшка Байкал! Батюшка Байкал! Позволь тебе поклониться. Поклон тебе, наш батюшка. В знак почтения, любви и приязни прими, батюшка мой, шапку мою соболью. Не погнушайся даром.
С этими словами он сорвал с головы дорогую, просторную кожаную кепку, несоразмерную самой голове, и бросил за борт. Голова сразу стала совсем сиротливой...
- А! Ура! Ур-р-а! Ура! Батюшка! Батюшка Байкал! Прими мою шапку! - со всех сторон раздалось восторженное.
Кепки, вязаные шапки, береты полетели в воду.
Равнодушно гнал куда-то свои свинцово-синие волны предосенний Байкал, принимая дары...
Наутро по нижней и верхней палубам ходило человек десять, потерянно шныряя глазами туда-сюда как бы тайком друг от друга.
- Никто не видел кепки? - наконец спросил один другого.
- А шапки такой... не видел? - отозвался второй.
- А моей фуражки?
Все, наконец, кисло посмотрели друг на друга и заулыбались без всякого удовольствия.
- У него голова мала, а мы?..
- А всё-таки ЧТО мы с ними сделали-то? - спросил один.
- Что, что, - отвечал второй.
Всё-таки проблема докатилась и до Москвы.
Вернувшись из поездки, начальник того самого вошёл к тому самому и спросил:
- Слушай, Паша, давно хотел тебя спросить: ты моей шапки не видел? Ведь мы же вроде в одной каюте... Ты понимаешь, подарок жены, то да сё... А она...

* * *

- Так он же и из Адлера летел.
- Что из Адлера?
- Это он летел из Адлера.
- Он?..
- Так он опять-таки напился и попал в милицию.
- Ну, это бывает.
- Так дело не в этом. Милиционеры попались вежливые.
- Тоже бывает, хотя и реже.
- Спрашивают: товарищ архитектор, вы уже проснулись? - Да.
- Где живёте? - Да тут, недалеко. - Где недалеко? - Ну, недалеко. - Где недалеко? - У самого моря, у армянки Ануш. - Поспите ещё, товарищ архитектор. - Что за порядки: безобразие и бардак! Произвол!У нас права человека! Я... - Поспите ещё.
И так несколько раз.
Он уж охрип: - Садизм, издевательство... вы фашисты... ваша ненависть к интеллигенции...
Наконец на четвёртый, что ли, раз он спросил:
- Да мы в Москве?
- Да.
- А, тогда на Вернадском.
- Вот, тогда другое дело. Распишитесь. Вот ваши...
- А как Сергей Недосекин проснулся в автобусе в Ленинграде...
- В Санкт-Петербурге.
- Да, взглянул в окно и сказал: - Как Кострома-то похорошела.
- А как тот же Паша вечером поддатый заначил от жены деньги в книгу, а утром не мог найти: книг много... А жена ему оставила записку:
"Поешь хоть".
- А как Петька прыгнул в окно, вернулся по лестнице, а Сашка ему и говорит: - До трёх раз, и пусть на третий раз земля тебе будет пухом.
- А как...
- А как мы в Дагестане, при впадении речки в Каспий, в Самурских лесах браконьерили осетров, ничего не ловилось, мне надоело, я вылез и оделся. А со мной потом два дня не разговаривали, чуть кинжалом не пырнули.
- Нарушил компанию?
- Да нет. Догадайтесь.
- О, У НАС догадаешься.
- Рыбнадзор берёт тех, кто без штанов, а кто в штанах - не берёт. Мне бы знать...
- Да нет, есть посильнее история.

* * *

- Надо сказать, в нашем благословенном вузе после приёмных экзаменов бывают ещё и собеседования. Ну, на всякий случай. Вдруг явно сумасшедший, или без двух ног и руки или...
- Далее.
- Вот, сидим. Собеседование - в три. Без пяти три. - Может, начнём? - говорит кто-то из комиссии. - Нет, - отвечает ректор, человек старого закала по кличке Боцман.
Вид у него был и правда такой... Разве что трубки не было... и суть та же. - Нет, - отвечает. - Вуз - это точность. Точность прежде всего. - Ладно. Сидим. - Может, кто чего расскажет? - говорит ректор. - Галина Евгеньевна, что вы призадумались? Случилось что? - Да нет, - та отвечает. - Ничего не случилось. - А как там вообще... у вас в Мытищах? - Что как? - Ну, как народ, какие настроения? Какие события? - Народ? Гм... Народ как народ. А какие события? Ну, какие события. Вот, каланча сгорела. - Как? Пожарная каланча? - Пожарная каланча сгорела. - Все посмеялись... кроме нашего ректора. Умел он... хранить серьёзность. - Это плохо, - сказал он. - Ну что ж. Зовите абитуриента. Кто у нас первый?
Бывают вещи, кои нельзя описывать. Про это Чехов сказал: закат был такой красивый, что описывать нельзя - не поверят. Скажут, от литературы... Вот так и тут.
Входит здоровенный малый, глаза голубые, кровь с молоком. Садится на табуретку, она скрипнула.
- Так, - говорит ректор. - Иван Прыжов. На заочное?
- На заочное.
- Где живёте, Иван Прыжов?
- В Мытищах.
Ясное дело, мы, молодые преподаватели, уже и тут захихикали сдавленно. Ректор не повёл бровью.
- Где работаете?
- В пожарной команде.
Надо ли говорить, что во всём кабинете будто мыши по углам запищали. Ректор остался вполне серьёзен.
- Так. Так, так. Ну, расскажите про вашу команду.
Несчастный Иван Прыжов к тому же не знал, что ректор, человек старого закала, терпеть не может студентов - сторожей, вахтёров, истопников и пожарников. А любил он сталеваров, ну и так далее.
А Иван, как раз желая понравиться, начал:
- Ну, у нас команда замечательная. Я вот архитектор, один скульптор, один маслом пишет, два поэта, один...
- Так... Иван... Тимофеевич (снова взгляд в бумаги)? Так, Иван Тимофеевич. Понятно, почему каланча сгорела.
Мучительный смешок был ему ответом; бедный Иван Тимофеевич даже и не расслышал:
- Что, извините?
- Идите. Идите, друг мой. Спасибо; спасибо.
- Да я ещё, - недоумённо начал Иван Тимофеевич.
- Идите. Идите, мой друг, идите... - "Томительное" молчание во время ухода парня. - Отка-за-а-ать, - пропел ректор, лишь дверь закрылась.
- Но у него же все пятёрки, - сказали сразу три женщины.
- У вас как красивый мужчина, так и три пятёрки, - "без тени улыбки" сказал наш ректор. - Отказать, я сказал... Пожарная каланча сгорела! Это же надо! Вот почему происходит всё то, что мы теперь...
Все поникли головами.

* * *

- Вот тут говорили: Вернадский. Я жил на Вернадском.
- И что же?
- Ну, это был случай... Пришел я домой поддатый.
- Это ещё не случай.
- Ладно. А, надо сказать, и до этого бывало всякое. То, смотрю, люстра качается, я думал, из-за пьянства, а это, оказывается, и правда было в Москве землетрясение. Четыре балла... То открываю глаза, а на подушке полуживой воробей растопырил крылья, а рядом сидит моя любимая кошка - требует благодарности за добычу. То у моей двери сидят, привалившись, слесарь с профессором с третьего этажа и делят его гонорар из газеты "Известия" - Тебе... мне. Тебе... мне. - Но это...
- Давай.
- Так вот, прихожу я поддатый и - спать. Просыпаюсь утром; к окну. Думаю, что такое. Оглядываюсь на диван: вроде мой и никого чужого там нет.
- Хи-хи.
- Вот и хи-хи. Смотрю: лампа моя... шкаф мой... моя стенка.
- Да что такое?
- Вот и что такое. Всё моё и я дома, а улица - не моя. Проспект не мой.
- Проспект Вернадского?
- Да.
- Так он и так не твой.
- Нет, я не о том... Накануне был проспект как проспект: недоасфальтирован как раз начиная с моих окон, слегка заплёван и голый по бокам. А тут весь в блестящем асфальте аж до горизонта влево, и чист и, главное, - липы с листьями по бокам. Взрослые деревья. Ну, что липы, это я потом узнал, а там - вижу: взрослые деревья и с листьями.
- Ну и что такое? Липы или... какая-то липа?
- А вот отгадайте, что такое.
- Ну опять. Ну ты странный. У нас, про нас разве отгадаешь.
- Вот... При нашем-то бардаке. Год они его не могли заасфальтировать. А тут за ночь, и деревья взрослые.
- Так в чём же было дело?
- А Никсон должен был проехать из Внукова.
- Ха... Но что значит должен?..
- Да проехал-то он рядом, параллельно - по Ленинскому...

* * *

По Жёлтому морю плыл наш огромный катамаран. К нему подплывал наш же сейнеришка, на коем за бутылкой сидели двое наших (же) приятелей. Капитан сейнера, серьёзный и трезвый, в зюйдвестке и с матюгальником у рта, вышел на нос.
- Э, на "Заключительном"! Щец бы!
Танкер идёт своим ходом.
- Э, на "Заключительном"! Щец бы! Щец бы!
- Да пошли ты его. Без щей обойдемся.
- Вы пьёте, а надо и кушать.
- Вот её-то и будем кушать.
- Э, ну вас. Э, на "Заключительном"! Щец бы! Щец Бы! Щец бы!
Вдруг вся огромная система динамиков на мачтах "Заключительного" стала медленно и торжественно разворачиваться в сторону сейнера.
- Вот видите. А вы - "пошли", - довольный, сказал капитан.
- Иди на х..! - прогремело из динамиков на всё Жёлтое море.
- Полный вперёд, - автоматически скомандовал капитан.
- Вот видишь, не ты его, так он тебя. И полный вперёд, - заключил тот: один из нас.

* * *

- Ежели опять о большом и малом транспорте... Знаете Паликова?
- Знаем.
- У него размер ноги пятьдесят второй.
- Так.
- А так, что у него "Москвич", и он такой ногой нажимает сразу на газ и на тормоз.
- Ха-ха.
- Вот. Избегает ездить - сажает племянника. Тот из новых - аккуратен... Всё нажимает правильно... Но раз недавно выехал и сам Паликов. Выехал, через минуту врезался сзади в КАМАЗ. КАМАЗ себе как шёл, так и идёт. Паликов вылез, поохал, подправил железки. Поехал - опять в тот же КАМАЗ. КАМАЗ как шёл, так идёт. Он опять поохал, опять подправил, опять поехал - опять в КАМАЗ.
Тот остановился.
Оттуда выходит - этак спрыгивает! - водитель; Паликов стоит смирно
рядом со своей машиной. Водитель:
- Слушай, ты чего ко мне пристал-то? Может, тебе чего?
- Да нет, я ничего.
- Тебе чего?
- Да мне же ничего.
Водитель КАМАЗа помялся:
- Ну, я поехал?
- Езжай.
- Так я поехал.
Ещё перемялся с ноги на ногу, отошёл... и поехал.

* * *

- Ну и что же ты всем этим хочешь сказать?
Особенно последней историей!
Ох, лучше бы вы по бабам ходили.
- Да нет, ты не права... Ну как бы это... Как бы тебе объяснить...
- Да всё я понимаю, господи Боже мой.
Всё я понимаю, о господи.
Где живём, камо грядеши...
Олухи вы царя небесного...
А вообще... вроде ЖИВЫ...
Ладно.
Всё-то я понимаю.
Хорошо хоть последнее - не про пьянство...

На страничку автора